Сергей Жигунов о своих "мушкетерах"

mignews.com.ua/ru/articles/128632.html

Сергей Жигунов говорит, что у него получилось снять более близкий по духу Дюма фильм, чем кому-либо. Съемки в приключенческих фильмах помогли.

В эфире радио КП побывал создатель новых "Трех мушкетеров" Сергей Жигунов. Он рассказал о том, что драки в его экранизации великого романа монтирует человек, который смонтировал "Такси", "Перевозчика" и "Фанфана".

- Сергей, приближается премьера телефильма, киносериала под названием "Мушкетеры". Вы долго планировали этот проект, были какие-то сомнения, потому что существующая версия 1978 года, наверное, навсегда засядет в памяти тех, кто увидит и вашу версию. Я знаю, какие-то сложности возникали, даже с Боярским по этому поводу беседовали. И вот, наконец, съемки завершились и можно уже сказать об их результатах.

- Я давно собирался это снимать. Но я не мог придумать, как это сделать. Вначале мне казалось, что надо снять ремейк. Но это давно было, еще до того, как начали ремейки делать. Я хотел взять песни по крайней мере и улучшить просто какую-то часть постановочную, сделать поярче бои, получше погони, поточнее по возрасту персонажей, может быть. Я много говорил об этом с Анатолием Григорьевичем Лысенко, он как-то не реагировал. На нем всегда было хорошо проверять идеи, потому что на что-то он реагировал, на что-то – нет. И я понял, что как-то не сложилось, не получается. Шло время, и возникла совсем другая история, никакого отношения не имеющая к этой музыкальной картине Хилькевича, о которой вы говорите, на мой взгляд, имеющая отношение к Дюма, такого переосмысленного несколько, более динамичного, замотивированного с точки зрения современного зрителя. Такая славная история про молодого человека, который приехал в Париж из очень маленького города в провинции, почти деревни, и вот с ним произошла такая вот история с любовью, дружбой, войной, смертью.

читать дальше- Формулировка "дословная экранизация Дюма"…

- Я не знаю, кто это сказал. Это был не я.

- Это было в одном из интервью.

- Вы же знаете, как делаются интервью. Это как у Булгакова в "Мастере и Маргарите": ничего подобного я не говорил. Я говорил, что-то очень близкое по духу. Мне кажется, все, что мы сделали, это очень соответствует Дюма, но это совсем не означает, что Дюма это написал. Это его герои, которые живут по принципам, которые он заложил в этом произведении. Они при любой возможности бьют в глаз, они верные, преданные, выпивающие, как только дотягиваются до бутылки. Хорошие ребята со всем набором отрицательных черт, которыми наделил их Дюма. Они все время совершают асоциальные поступки, при этом вызывают страшный восторг у всех читателей на протяжении сотен лет.

Это история о благородных, ярких людях, которые живут так, как им хочется, несмотря на запреты. В общем, ведут себя так, как мы себе позволить не можем уже давно. Но всем очень хочется, чтобы именно так их жизнь и проходила. Это Дюма. И вот такой Дюма сейчас у меня на экране. Но это не дословный Дюма. Все основные сцены, конечно, сохранены, но я добавил в них что-то, даже диалоги я переписывал, кроме совсем ключевых, канонических я бы сказал, что трогать нельзя. Потому что очень сложно это было бы смотреть. Очень давно он это писал, темп изменился, аудитория изменилась, будет непонятно, будет тянуть.

Смысловой сюжет мы с соавтором моим Андреем Житковым сохранили, основные сцены, эта история начинается так, как у Дюма, и заканчивается так, как у Дюма. То, что происходит периодически между двумя островками Дюма, какие там синусоиды выписывает история, это не совсем Дюма, я бы сказал. На мой взгляд, это забавно.

- Сергей, не было соблазна, как у многих сейчас, перенести действие в современность?

- Нет, никакого такого соблазна не было. Хотя я смотрю сейчас картину – они очень современные. Становится понятно, почему они так себя ведут. Есть какие-то ассоциации с сегодняшним днем, которые возникают. Они все равно в неких рамках существуют, не переходят совсем в современную какую-то часть. Но через месяц съемок я вдруг обратил внимание, что мало кланяются очень. Они королю кланяются и всё. Я говорю: а чего вы не кланяетесь-то? Они на меня посмотрели так удивленно. И я понимаю, что некая манера существования, которая была задана мной артистам на площадке, она им не позволяет делать многих вещей, которые обычно делают в таких исторических фильмах, таких фильмах-реконструкциях. Когда все идеально, всё похоже - вот так они ходили, вот так говорили, вот так себя вели, но смотреть же невозможно будет. Я пытаюсь найти какую-то грань между подлинностью костюма, речи, грима, декораций с неким содержанием, которое бы объяснило, что происходит с этими героями, и это было бы понятно сегодняшнему зрителю, чтобы он мог сочувствовать им. Потому что очень трудно сочувствовать такой мумии.

Знаете, такое все настоящее, пыльно. Думаешь: куда он пошел, чего он хочет, зачем он так сделал? Объяснить невозможно, почему человек встал и вот это сказал. Не почему. Как только "не почему", он становится неинтересным, этот человек, он никому не нужен. Я не понимаю, не могу себя с ним сопоставить, он меня не увлекает. А здесь они все очень понятные. Я понимаю, что с Портосом происходит, что с Арамисом, что происходит с Атосом, что хочет д’Артаньян, чего хочет Констанция или Ришелье, чего хочет король, чего хочет королева, чего хочет Бекингем. Очень ясно, очень понятно. И я вижу, что артисты это понимают, они это играют очень точно. Я вижу желания этих людей, которые переплетаются, объединяются, которые сталкиваются из-за них. Дальше они живут, как живые люди, они делят что-то, они любят, ненавидят. Но я понимаю, почему это с ними происходит. И это очень важно. Я этого добивался, я этого добился, у меня это получилось. Они живут так, как мне хотелось. И они в этом пространстве Дюма, в этом историческом пространстве очень ярко проживают свою жизнь, они в страстях все. К финалу это доходит до уровня высокой трагедии. Потому что очень много погибших у Дюма. Мне бы очень хотелось не убивать Констанцию или Бекингема, но я не мог себе этого позволить, меня бы разорвали на тысячу маленьких медвежат. Я убил Констанцию. А дальше д’Артаньян должен страдать, раз он ее любил. Эта история довольно тяжелая к финалу, там погибают герои, к которым мы привыкли, к которым как-то относятся другие персонажи, для них это трагедия. Поэтому страсти очень яркие.

- Вспоминаются многие интервью известных людей, которые снимали что-то, что было уже снято, и говорили: слава богу, я не видел той картины. Представляю, как вам было тяжело, потому что вы ту картину, естественно, изучили.

- Я много видел картин. "Трех мушкетеров" я посмотрел очень много. Я с большим интересом смотрел, с большим удивлением. Во-первых, я многое видел за свою жизнь. Потом я смотрел специально, когда делали этот фильм. Очень удивлен был многим вещам. Я сейчас ругать никого не буду, но все пытаются сделать так: я хочу Подколесина с зонтиком, "Шумел камыш" на французском языке. Как можно дальше от Дюма все пытаются отскочить. И он очень жестоко всех наказывает. У меня был опыт работы (продюсерской, правда) с Дюма. И я видел, как очень опасно обращаться с его драматургией. Он создает такую конструкцию, которую разрушать очень опасно, всё пойдет не туда сразу. Основные элементы конструкции надо сохранять.

Я видел какие-то английские картины, последнюю американскую. Дирижабли летают, все прекрасно. Зачем брать сюжет "Трех мушкетеров", для того чтобы сделать вот эту историю про дирижабли, бомбежку Парижа с воздуха в 1626 году? Зачем вам Дюма для этого? Возьмите и напишите. Вы все равно написали абсолютно другую историю, к Дюма не имеющую отношения. Зачем вам эти люди были? Они никак не реализовались, эти персонажи, которые придуманы, они никем не стали в конце, с ними ничего не произошло, в них ничего не изменилось, они никуда не двигались человечески, драматургически, литературно, кинематографически, как хотите. Они неинтересны, они исчезли в этих дирижаблях. Зачем именно они? Почему это был не Маугли или Винни-Пух? Какая разница, кто будет бомбить Париж с дирижабля в первой четверти XVII века? Возьмите любого персонажа. Почему "Три мушкетера"? Очень много этих фильмов, когда это не "Три мушкетера". Потому что это не Дюма.

Есть старый французский фильм 60-х годов, где очень хорошие кастинговые вещи по актерам, довольно ловко сюжет экранизирован. К финалу чуть-чуть что-то рассыпается, но в принципе фехтование хорошее, какое-то радостное, как это должно быть. Фильм Хилькевича вызывает положительные эмоции, но это фильм, снятый для тех, кто видел те картины, о которых я говорю. Если говорить, что есть один роман Дюма и одна экранизация этого романа, такая, как у Хилькевича, это очень странно было бы. Потому что водевиль или мюзикл по мотивам приключенческой детской книжки – это шестая экранизация должна быть. Сначала надо снять это как приключения, а потом снять из этого трагедию, потом комедию, потом мультфильм, а потом уже снимать мюзикл. Когда все это посмотрел, то почему и не мюзикл. Сюжет выдерживает переложение в любой жанр. И Хилькевич сделал это переложение.

- Я правильно понимаю, что вы намеренно все это смотрели, пересматривали, чтобы никто вас не ассоциировал со старыми картинами? И ваш главный козырь, что вы ближе всех к самому произведению.

- Нет, у меня не было задачи, чтобы меня никто ни с чем не ассоциировал, это неправильно говорить. Главное, чтобы не обвинили в том, что это похоже на кого-то. Это было бы нелепо, тогда не надо ничего снимать. Я хотел снять такую историю, которая мне казалась, которая мне пригрезилась. Я ее снял. Это мое ощущение от Дюма. Поскольку я его люблю, мне лично кажется, что оно самое верное с кинематографической точки зрения. Как к этому отнесутся люди, я не знаю. Я узнаю, конечно, когда это покажут. Но я даже сейчас не буду настаивать на том, что это единственно верное прочтение. Это мое прочтение. Но поскольку я очень люблю фехтование – так сложилась моя жизнь, я служил в армии в кавалеристском полку, я люблю лошадей, я люблю приключенческое кино, в котором я много работал в свое время, мне это дорого, понятно и интересно.

Я хотел бы, чтобы Дюма был такой, как я его прочел когда-то в детстве, таким романтичным, ярким. Я восстановил некоторую справедливость, то есть д’Артаньян молод, это очень важно, мушкетеры старше, чем он. Потому что иначе не работает структура взаимоотношений этих персонажей. Они к нему относятся почти отечески. Иначе непонятно. Он провинциален, он хочет завоевать Париж, он этого добивается, он делает карьеру. Они очень разные. То есть то, что придумал Дюма, что живет сотни лет уже в переизданиях на всех языках мира.

- Вы сделали ставку на молодого неизвестного актера. Он ученик Кирилла Серебренникова. Широкой аудитории он неизвестен. Неужели бюджет не позволил взять того же Безрукова вездесущего или еще кого-то, кто мог бы своим лицом привлечь?

- Вы знаете, бюджет картины позволил нам взять французского постановщика фехтовальных трюков, привезти лошадей из-за границы, собрать костюмы со всей Европы.

- Каков бюджет?

- Я не исключаю, что цветокоррекция будет в Финляндии идти, а перезапись в Лондоне. Бюджет позволяет мне сделать все, что я хотел. Или почти все. Это редчайший случай.

- А что не сделали?

- То, что я хотел сделать в этой картине, я все сделал. Я продюсер этой картины, и я думаю, что это меня как-то останавливало как режиссера, но я никаких потерь художественных, связанных с бюджетом, не понес, на мой взгляд. Мы снимали за границей в основном. Я сегодня смотрел третью серию. У меня идет король на бал по трем дворцам в разных местах Европы, заходя в Петродворец в Петербурге, проходит – вот это этот замок, это этот дворец, это туда, это сюда. Там такая картинка. Там были потрясающие камеры с феноменальной оптикой, колоссальная операторская группа. Постановщики трюков, которых я хотел. Не какие-то компромиссные, а именно те, которых я хотел. Я буду писать симфоническую музыку. Конечно, я мог пригласить кого угодно. Я, наверное, мог иностранного артиста пригласить.

- А были какие-то варианты?

- Нет, не было. Пришел один человек ко мне на пробы, который на 20-й минуте спросил меня неожиданно: вы же артист? Я с этого момента его очень полюбил. Крайне одаренный актерски. Несомненное открытие. Не знаю, как сложится его карьера, это такая вещь, которая не всегда от актера зависит.




- Мы сейчас говорим о Ринале Мухаметове.

- Да. Я думаю, что его ждет очень большое будущее. Настолько синтетический артист. Он великолепно поет, прекрасно танцует. Мы его научили ездить на лошади, он фехтует, он акробат, он замечательно играет, у него нет вредных привычек, что важно в нашей профессии, он спортивен просто до неприличного состояния. Он очень красив, на мой взгляд, он обаятелен. Если честно, это такая голливудская ситуация, на мой взгляд.

- Поэтому Сергей Безруков на роль д’Артаньяна…

- Д’Артаньяну должно быть 18 лет. Иначе это другая история. Если собирать персонажи, как написано у Дюма, это крайне молодые люди были – 24, 26, 28. Это сейчас почти дети были бы.

- Разговор, который развели СМИ по поводу возможного участия Анастасии Заворотнюк. Вы 20 раз опровергли уже этот слух.

- Как вы себе представляете? Риналю 22 года было на момент утверждения, а Настя на 20 лет старше. Как эта пара выглядела бы? Это в театре возможно. В кино нельзя, здесь виден возраст артиста. Я про другое говорю. Что Ришелье у Дюма моложе значительно. У нас сыграл его 78-летний Лановой. Прекрасно сыграл, мне очень нравится. Я в выходные показывал маме первую серию. Мама сказала: как хорошо играет Лановой. И я понимаю, что для каждой возрастной аудитории существует свой герой. Время идет, а люди взрослеют вместе со своими героями и не очень хотят новых. Поскольку картина телевизионная, моей маме будет на кого смотреть.

- Тем не менее, та же Анастасия Заворотнюк… Вы даже не планировали ее, не было даже в мыслях, а это просто вам приплели, потому что вас продолжают ассоциировать по инерции с Анастасией Заворотнюк.

- Насколько я понимаю, ситуация выглядела следующим образом. Кто-то из ваших коллег позвонил Насте и спросил, будет ли она сниматься. Настя сказала, что нет. Дальше позвонили мне. Это обычная провокация журналистская, не очень умная, ни к чему не ведущая.

- Вы вообще общаетесь?

- Нет, мы уже много лет не общаемся.

- И не планируете?

- Кто его знает, как жизнь сложится. Но специально не планирую.

- И когда на одну сцену выйдете, это непредсказуемо, хотя, может быть, есть какой-то принципиальный отказ.

- Что угодно может произойти завтра. На моих глазах Лолита с Цекало вышли вести передачу. Что завтра произойдет, никто не знает. Зарекаться – дело последнее. Я не испытываю никаких отрицательных эмоций, дурного послевкусия или чего-то такого. Просто мы не общаемся. Мало ли как повернется жизнь, завтра нас позовут работать вместе, это будет очень интересное предложение, и никто не знает, чем это закончится. Почему нет?

- Вы добавили немного в эту гущу легенд, сколько же вы потратили на экранизацию этого произведения Дюма. Может быть, приоткроете тайну?

- Я еще не закончил тратить деньги. Мне еще несколько месяцев очень активно надо работать над этим фильмом. Я пока не знаю, есть более легкие варианты, есть более финансово затратные. Сегодня французский монтажер начал монтировать фехтование. А это была неожиданность, мы этого не ждали. Человек, который смонтировал "Такси", "Перевозчика", "Фанфана", сел монтировать драки для нас. Потому что очень сложные они, очень большие. Сегодня мы отвезли материал. У нас, к сожалению, никто не умеет этого делать, у нас не снимается это кино. Поэтому кто еще завтра появится, я не знаю. Я назову сумму бюджета, это не вопрос, но бюджет должен состояться, его надо закрыть. Но он большой. Для телевизионного кино это беспрецедентно.

- Самый дорогой по тем временам сериал 10 лет назад был "Бригада", теперь это будет ваш сериал.

- Я не знаю, почему решили, что "Бригада" самый дорогой сериал.

- Они так говорили.

- Надо смотреть более профессиональными глазами. Называть можно все, что угодно. Самые дорогие это исторические картины либо ретро-картины, когда требуется реконструкция, военные картины, когда танки идут в атаку в кадре, это очень дорого. Когда в 90-м году 6 машин едут по улице, это обычно.

- Вы говорите, что Дюма не прощает, когда какие-то вольности происходят с его сюжетом. Когда экранизируют булгаковские произведения, то какой-то рок преследует. А у вас, насколько мне известно, во время съемок то Крюков с аллергией на лошадей, то Алексей Макаров чуть без глаза не остался. Может быть, вспомните что-то еще, что происходило независимо от вас? И вообще как вы к этому ко всему относитесь?

- Не так всё страшно, как могло бы быть. На такой картине почти никто не пострадал, я бы сказал. По-моему, у нас 17 драк в картине. У нас две погони и 17 боев. И никого не убили. Мишель Карлье, который делал фехтование, очень ответственный, и хорошие каскадеры работали. Поэтому травмы минимальные. Ну да, ударило Лешу Макарова немножко. Не так сильно, как в газетах писали. Павлик Баршак получил травму. Они подстрелили, конечно, пару-тройку каскадеров, пару-тройку проткнули, но эти потери минимальны, то есть без риска для жизни, так скажем.

- Вы хотите сказать, вам везло. Никто из зверей у вас не погиб?

- Нет. У нас убегали лошади во время погони. Мы их поймали. Лошадь разбила себе ногу, но быстро подлечили, было не опасно для здоровья, так скажем. Мы осла закидывали на дерево на 8-метровую высоту. Ничего, обошлось.

- Говорили, что на вас работало пол-Европы. И костюмы стоили сумасшедших денег.

- Если бы мы ни на чем не экономили, это бы вообще краев не имело. Тогда я построил бы Париж где-нибудь под Москвой и там снимал бы 10 лет. Мы экономили как раз на всем. Но есть разумные пределы разумной экономии. Экономия не коснулась качества фильма, на мой взгляд.

- На чем, например, сэкономили?

- Я построил бастион Сен-Жерве не полностью, а одну четвертую часть. Дальше на компьютере его увеличат несколько. Я не поехал снимать под Ля-Рошель во Франции и т.д. Это же экономия.

- Но костюмы шикарные.

- Да, действительно, костюмы очень хорошие. Костюмы шили, брали в аренду в Испании, во Франции. Действительно пол-Европы работало. Операторская техника из Германии приходила, оружие было чешское, лошади литовские, каскадеры были французские.

- Международный такой фильм получился.

- Да. И это еще не все. Закончится все тем, что цветокорректоры будут финские, перезапись английская и т.д. Чешская студия на нас работала, мы снимали с Чехии. А летать было ближе из Вены, поэтому еще и австрийские аэропорты работали. История абсолютно международная. Такой Вавилон на съемочной площадке, когда говорят по-чешски, говорят по-французски, говорят по-русски, еще переводчики пытаются кричать по-английски, чтобы все это дело как-то объединить.

- Опять вас начинают засыпать вопросами: а где вы взяли деньги, не имеют ли они какого-то бандитского происхождения? Можете вы открыто сказать, что вам дал какой-то канал? Или это огромное количество спонсоров?

- Я взял деньги в банке.

- Кредит?

- Да.

- То есть это ваши собственные?

- Это деньги банка. А есть инвесторы. Это уже вторая картина, которую мы с ними делаем. Они станут моими, когда я верну. Схема очень простая. Телеканалы должны приобрести.